Любимые проповеди, хорошие статьи, избранные речи...

[Вениамин Зорин]

Любомир Гузар


О свободе


Нужно понять: нам еще только предстоит построить настоящую, свободную Украину,
фундаментом которой будут служить внутренняя свобода каждого и уважение к свободе каждого.
Свобода нам необходима для того, чтобы мы, наконец, стали собой.
Не теми, кем есть сейчас, а кем призваны быть.



© apocalypse-ua.livejournal.com


Господь Бог дал нам Украину. Мы ее не завоевали, крови не пролили.
Никто из людей нам ее не даровал. То была воля Божья, милость Господня.
Обстоятельства должны описывать историки.
Но Украина состоялась, она существует.
Я убежден, что иначе быть не могло.

Но всем ли нам нравится нынешняя Украина? Кого следует корить за то, что она не такая, какой мы желали бы ее видеть? Как случилось, что Украина не стала пристанищем для достаточного количества свободных людей, что является непременным признаком действительно свободного государства?

Многие все еще боятся свободы. Кто-то давно уже отвык от нее, кто-то, наоборот, до сих пор не привык. Большинство людей о свободе не думают. Поскольку воспитаны в другом мировоззрении.

Множество раз я слышал от разных людей, что мы, украинцы, колоссальные индивидуалисты. Хутор, семья, земля, сад собственно, что еще надо, чтобы не думать о том, что за забором, и о тех, кто за забором? Земля настолько богата, что хороший хозяин способен в одиночку обустроить подобие собственного самодостаточного мирка. Это создавало шаткую иллюзию свободы для каждого и не вынуждало бороться за свободу для всех. Мечты о свободе не мешали каждому становиться невольником собственного клочка земли.

Историки говорят: становление украинцев, прежде всего, как земледельцев, обусловило недостаток естественной привычки к коллективизму. Мир изменял обстоятельства и характеры, но заложенная традиция все равно давала о себе знать.

После Второй мировой войны я жил в лагерях беженцев на территории Австрии. Очень поучительно было наблюдать, как вели себя украинцы, а как литовцы. Литовцы умели свои проблемы решать совместно, украинцам это давалось труднее. Конечно, у выходцев из Литвы, в отличие от нас, было за плечами, по меньшей мере, 20 лет независимости. Но только ли в этом была причина?

Иногда мы хорошо работаем сообща. Из истории известно, что украинские военные формирования в разные времена были довольно умелыми. Но, когда речь заходит о жизненных проблемах, нас на удивление трудно убедить, что надо сотрудничать. Жизнь приучила жителей нашей земли защищаться, но не научила совместно обустраивать окружающий мир, когда угрозы нет. Сложно чувствовать себя сообществом, когда отсутствует общий враг. Так неужели нам непременно нужен враг, чтобы почувствовать себя настоящей семьей, не разъединенной заборами личных желаний, мелких страхов и нелепых предрассудков?

Украинцев на какое-то время может объединить благородная идея, прекрасная цель, великая борьба. Ради этого многие способны отдавать последнее, идти в тюрьмы, рисковать здоровьем, жертвовать жизнью. В то же время вещи не менее важные, но внешне более будничные, скучные, не в состоянии пробудить такую же страсть, такой же порыв, такую же склонность к жертвенности. Мы способны бороться за четко очерченную героическую цель, но нам не свойственно настраивать себя на кропотливый, ежедневный совместный труд.

Приведу пример из собственного опыта: очень легко создавать парафию, особенно, если возводится Храм Божий. Это становится делом всей общины, каждый человек искренне старается быть причастным к осуществлению цели. Но когда храм построен, то стимул исчезает. К чему лишнее беспокойство, если цель достигнута? Но когда возведен Храм Божий, жизнь парафии не замирает. Она, собственно, только начинается.
Какую связь я усматриваю между совместным трудом и свободой? Прямую. Свобода не является сама по себе ценностью. Свобода это обстоятельство, позволяющее быть человеком. Свобода это лишь право создавать добро. Свобода не в том, чтобы делать то, что захочется. Свобода это возможность служить людям. Чем больше людей осознают такую свободу как естественную потребность, тем больше добра они смогут совместно сделать друг для друга, а следовательно, для страны в целом. Свобода является условием, она не является целью. Государство может чувствовать себя свободным только тогда, когда оно опирается на людей, осознающих себя действительно свободными. Вместе с тем, только в свободном государстве народ может чувствовать себя свободным. Мы вместе должны построить государство, где на первом месте будет свободный человек. Полная свобода всей Украины сложится из частичек свободы каждого.

Если бы у меня спросили, что означает быть свободным, я не смог бы ответить сразу, хотя считаю себя свободным человеком. Но не чувствую себя защищенным. Поскольку живу в стране, где завтра меня могут арестовать. Или устроить мне аварию, вроде бы случайную. Вдруг кто-то на высоких ступенях власти подумает, что нижеподписавшийся мешает власти, что он говорит чепуху, что он портит людей? Вдруг кто-то решит, что следует от такого человека избавиться? Быть свободным и подвергаться опасности из-за этого доказательство того, что живешь в несвободной стране.

Настоящие исполины духа способны быть свободными и в несвободном государстве. Васыль Стус даже в заключении оставался свободным человеком, именно поэтому его смерть в неволе обернулась бессмертным утверждением истинной свободы. Собственно, наличие таких людей позволяло считать наш народ свободолюбивым. Но недостаток таких людей лишал целый народ возможности стать свободным. Мы справедливо гордимся временами казацкого государства, но слишком идеализируем тот период, который не был таким уж безоговорочно светлым. Невольники-крепостные становились свободными казаками, убегая к свободе. Но они ее не удержали.

Мы время от времени обретали возможность утвердить свою независимость, но всегда эту возможность упускали. Очевидно, не стоит оправдывать упущения только внешними факторами и неблагоприятными обстоятельствами. Если бы весь народ был действительно свободолюбивым, то почему он не поддержал свободного духом Ивана Мазепу? Разве в Украине на каждого Мазепу не находился свой Кочубей? Не надо бояться неприятных вопросов, не стоит бояться поиска ответов на них. Подобное свойство является признаком свободного человека.

Наш путь к свободе оказался длиннее, чем мечтали некоторые, на то воля Божья. В конце концов, каждая остановка на этом пути это Божья подсказка, стоит только научиться этими подсказками руководствоваться. Господь всегда испытывает того, кого любит.

Снова сошлюсь на распространенное мнение дескать, украинцам не присуща естественная тяга к демократи. Будто мы готовы подчиняться тому, кто может одарить нас добром, способен сделать за нас нашу совместную работу. Так ли это на самом деле?

Очевидно, профессиональный ответ на этот вопрос должны дать знатоки социологи, историки, философы. Но в Украине, очевидно, присутствует тяга к твердой руке, к мудрому диктатору. Издавна нас влекло к доброму князю, гетману или президенту, который взял бы на себя бремя всеобъемлющей опеки, творил бы добро для нас за нас. Нам легче, когда находится умелый предводитель, способный организовать, решить, приобщить, наставить. Это с одной стороны. С другой мы мечтаем об идеальном предводителе, поэтому далеко не каждый, претендующий на подобную миссию, нас полностью устраивает. Противоречивость человеческой природы: мы не пользуемся правом решать проблемы собственноручно, но, обычно, отказываем в этом праве другому, пока его главенство доподлинно не доказано. Что это, как не наглядное проявление внутренней несвободы?

Объяснима симпатия определенной части общества к оппозиции: тот, кто при власти, не справился, он не достоин, может, его преемник справится с задачей? Мир Божий не черно-бел. Не все, кто при власти, бесы, но, и не все, кто в оппозиции, ангелы. Лично я ныне не вижу существенного различия между ними. Оппозиция пока что слишком слаба, чтобы чувствовать к ней доверие. Среди оппозиционеров есть достойные люди, но их, к сожалению, единицы. Часто слышим упрек, что власть предержащие воры. Пусть так. Но каждый должен задаться вопросом, а что он сделал, чтобы власть была иной, а страна свободной. Во всех смыслах этого слова: свободной от воров, от бедности, от предрассудков, от страхов, от малодушия.

Перед нами стоит серьезная проблема. Нужно остановиться и основательно подумать, что нам делать, кроме как роптать. Избавившись от действующей власти, Украина не станет свободнее.

Даже самому мудрому из поводырей трудно устоять перед соблазном всевластия. Пастырь может превратиться в фарисея, если паства нема. Властолюбец не станет воспитывать свободолюбивых людей. Он мудр и опытен, он желает думать за всех. Он есть начало и конец всего. Он может испытывать искреннее удовлетворение от того, что он делает. Он может требовать от людей признательности и восхваления, а может делать свое дело бескорыстно. Но в любом случае он, сознательно или несознательно, искушает людей, лишая их веры в собственные силы. А разочарованные люди не в состоянии построить свободное государство. Следует объединиться, чтобы вместе подумать, как построить страну, к которой стремимся. А не надеяться на кого-то, кто ее будто бы построит за нас. Не построит.

Власть боится свободы в сердцах намного больше, чем голодного бунта.
Поскольку голодного можно купить, а свободного только убить.

Неужели нужен только кнут? Почему ради объединения необходим или общий враг, или кнут властителя? Нам еще предстоит обучиться сотрудничеству без принуждения. Порою свобода рождается как отпор принуждению, но построить свободу под принуждением нельзя.

Серьезное диссидентское движение было отважной борьбой "против". Люди любили Украину, страдали за нее, боролись за нее. И что случилось, когда после развала Советского Союза к власти пришли люди, пострадавшие от советского режима? Произошла настоящая человеческая трагедия. Многие из этих людей, действительно достойных уважения за свою борьбу, не прошли испытания. Одни не прошли испытания работой, породив своими действиями великий хаос. Другие не выдержали испытания властью и бросились подражать своим преследователям, принялись возводить себе дворцы, увлеклись различными выгодами. Люди, испорченные школой советской жизни, в большинстве своем ранены духовно. Это есть горькая правда.

У нас нет устоявшейся традиции любви к свободе, поэтому мы должны создавать ее вместе прямо сейчас. Нужно понять: нам еще только предстоит построить настоящую, свободную Украину, фундаментом которой будут служить внутренняя свобода каждого и уважение к свободе каждого. Свобода нам необходима для того, чтобы мы, наконец, стали собой. Не теми, кем есть сейчас, а кем призваны быть.

Это колоссальный вызов. С Божьей помощью мы призваны справиться с этим. В Украине достаточно людей, не только чувствующих себя свободными, но и осознающих необходимость построения свободной страны. Надо только переступить через собственную лень, страх, малодушие. Надо идти к людям, прежде всего к молодым, заинтересовывать их свободой, разъяснять ее преимущества, убеждать не бояться свободы. Этому, безусловно, должны способствовать церковь, школа и ученые. Я считаю, что все мы, кому небезразлично будущее Украины, призваны начать серьезную кампанию, проводниками которой должны служить люди, имеющие достаточный общественный авторитет. Должны быть живые примеры те, кто способен собственной жизнью показать, что такое быть свободным.

Пускай этих людей окажется столько, сколько есть. Пускай сотня, пусть даже меньше. Надо делать это прямо сейчас. Завтра будет больше. Не стоит ждать благоприятного случая, удобных обстоятельств. Если искать повод для промедления, то лучшие времена не наступят никогда.

Не следует разрабатывать пространные планы скорого изменения всей Украины. Следует изменять людей, повседневно и настойчиво. Собственным примером, убедительным словом. Не надо бояться, что это надолго. Это политики обещают облагодетельствовать всех и сразу. А пастырь Божий дорожит каждой спасенной душой. Мы не сражаемся за миллионы, мы боремся за каждую душу. Каждый, кто еще вчера не помышлял о том, зачем ему свобода, но задумался над этим сегодня, шаг к великой победе.

Не соглашаюсь с тем, что нынешняя молодежь уже необратимо испорчена равнодушием, инертностью, индивидуализмом, унаследованными от предыдущих поколений. Это неправда, молодежь ранена, но она жива. Она устала от искусственного, притворного, ненастоящего, ей не достает искреннего и правдивого. Если отыщется достаточное количество людей, чья вера в свободу окажется истинной и твердой, вера эта непременно найдет отклик в сердцах многих из тех, кому предстоит строить Украину грядущего.


(українською: "Про свободу"

https://dt.ua/internal/pro-svobodu.html

Любомир Гузар - це той, кого варто послухатись, справді варто)

[Вениамин Зорин]

Любомир Гузар

Размышления в предвыборное время


Счастлив народ, Господь которого Бог.
(Пс. 143:15).


Перед каждыми выборами, о каком бы уровне ни шла речь, мы обращаемся к верным нашей Церкви и ко всем людям доброй воли с несколькими призывами. Во-первых, с просьбой о молитве за наше государство Украину и за счастливый исход избирательного процесса. Во-вторых, мы призываем верных нашей Церкви и всех, кто хочет наше слово услышать, не пренебрегать правом голосования. В-третьих, мы призываем всех, кто по характеру своей государственной службы несет ответственность за проведение выборов, обеспечить честное и беспрепятственное волеизъявление народа. Поскольку мы снова вошли в период подготовки к выборам, я хочу поделиться с вами, избирателями и кандидатами на выборные места, своими размышлениями по поводу этого.

В жизни христианского народа выборы это очень важный государственный акт и как таковой, по нашему мнению и всех верующих людей, не должен происходить без обращения к Господу Богу, Властителю мира и истории. Крайне важно, чтобы мы поручили самих себя и все наше государство Его святому провидению. Для нас молитва имеет ключевое значение, поскольку такие важные исторические моменты (как и вполне будничные) мы не смеем проживать без молитвы к Богу. Общение с Господом Богом чрезвычайно важно в это время.

Поручать Богу наше государство и наш народ в предвыборное время не значит требовать от нашего Творца, чтобы Он осуществил то, что мы, люди, считаем для себя полезным; чтобы Он принял наши решения, наши программы или наших кандидатов. Молитва в предвыборное (как и в любое другое) время означает, что мы передаем себя и всю нашу жизнь в руки Премудрого и Предоброго Небесного Отца, поскольку все, что происходит (а это значит, что исходит из Его добрейших Родительских рук), очевидно принесет нам пользу, даже если нам не нравится. Молитва это не еще одно средство в избирательном процессе. Это акт доверия к Небесному Отцу, который все делает для добра своих детей и в своем всемогуществе умеет обратить в пользу даже то, что иногда может казаться нам неудачным.

Выборы один из важнейших элементов народовластия, то есть демократии. Термином «демократия» легко злоупотребляют помните, как пропагандисты Советского Союза убеждали весь мир, что это государство самое демократическое? И сегодня мы не всегда правильно употребляем этот термин. Многие государства с разными политическими моделями, и Украина в том числе, позиционируют себя как демократические. А что, собственно, такое демократия? Это такой государственный строй, при котором власть в государстве осуществляет народ непосредственно или путем делегирования части власти выбранным представителям. Поэтому в основе народовластия находится сознательный, хорошо обоснованный и ответственный выбор свободных граждан. Каждое слово здесь имеет свою ценность и сущностное значение.

Европейская демократия родилась в Древней Греции и означает, что выбор со стороны народа является решающим фактором в правлении. Существуют разные формы правления: монархическая, республиканская, олигархическая и даже диктаторская. Все они имели место на протяжении истории, и сторонники каждой из них могут приводить более или менее положительные аспекты того порядка, который отстаивают. Некоторым даже кажется, что положительной формой является диктатура, поскольку обещает легкий и короткий путь решения жизненных проблем и этим привлекает непонятливых людей, что оборачивается очень плохими последствиями для всех. Демократия, построенная на праве выбора со стороны свободных и мудрых граждан,?является едва ли не самой сложной формой управления, но вместе с тем, если ее осуществлять добросовестно, самой продолжительной и справедливой.

Существуют две опасности для настоящей демократии:
первая из них это неуважение воли народа,
а вторая неуважение народом самого себя.

Сегодня в Украине существуют обе опасности:
избирательным правом народа пренебрегает как власть, так и сам народ,
и в этом проявляется настоящий кризис демократии.

В это предвыборное время избиратели должны приложить все усилия, чтобы их голосование было осознанным, хорошо обоснованным и ответственным, поскольку это будет залогом настоящей, полноценной демократии. Поэтому каждому гражданину надо хорошо узнать кандидатов, которым он делегирует часть своей власти, осознать настоящие потребности своей местности, а также понимать и учитывать интересы всего государства. Каждый должен спросить себя: что он по мере своих сил может сделать для общего блага.

Многие в народе недовольны процессом выборов вообще, в которых не видят смысла. Так, недавно мне пришлось услышать из уст одного гражданина: «Мне все равно я не буду голосовать». Больно осознавать, насколько безответственно такое отношение к выборам. Поскольку ощущение, что от моего выбора ничего не зависит, является следствием не какой-то ошибочности выборов вообще, а сугубо человеческих и греховных манипуляций. Но ведь злоумышленники манипулируют голосами избирателей именно потому, что видят в них силу! Поэтому ситуацию можно исправить не бойкотированием выборов, а ответственным голосованием за достойного кандидата. За право избирать наши отцы и деды, которые были сознательными гражданами, даже жертвовали своей жизнью. Пренебречь этим правом сегодня означает проявить крайнее неуважение к их жертве, а еще пренебречь возможностью обеспечить своим потомкам достойную жизнь.

Голосованием человек выражает свою жизненную позицию, свои стремления, свои убеждения, свое видение будущего страны, в которой живет сам и в которой живут или будут жить его дети. Можно без преувеличения сказать, что, делая осознанный, зрелый, свободный и демократический выбор, постоянно и действенно участвуя в общественно-политической жизни, человек выступает сотворцом будущего своего государства. Поэтому равнодушным отношением к этому праву или же попиранием его путем потакания беззаконию и коррупционным действиям мы сами закладываем мину под наше будущее и наших потомков.

Поэтому наш выбор должен быть конкретным и ответственным. Это требует от нас, граждан, немалых усилий, потому что нужно найти силы на настоящее гражданское сознание, преодолеть свое равнодушие или свою лень, не поддаться соблазну продать свой голос за деньги, продовольственные подарки или за выгодную должность, забывая древнее предостережение: «Бойся данайцев, дары приносящих!»

Какие опасности подстерегают нас в общественно-политической жизни? Это прежде всего жажда денег. Ни для кого не секрет, какую разрушительную роль этот порок играет в действиях государственной власти. Люди, знающие политические реалии, утверждают, что жажда денег на местном уровне даже сильнее, чем на более высоких постах. Это означает, что верующий кандидат на политическую карьеру, который хотел бы превозмочь эту страсть, должен бы быть почти «героем». Однако пусть не сомневаются отважившиеся вступить в политическую жизнь, что таким действительно можно быть. Пусть они помнят, что собственно благодаря таким людям в городах и селах нашего государства может настать настоящее общественное благо.

Большое разрушительное влияние на эффективность и привлекательность выборов имеет и обман избирателей. Иногда создается впечатление, что главная мысль современного украинского законодателя направлена только на то, чтобы еще раз перекроить избирательный закон и этим обеспечить своей политической силе максимально выигрышные шансы. В ход идут попытки устранить опасных соперников и избежать честной борьбы, поскольку она может дать «непрогнозированные» результаты. Иногда в последний момент изменяются правила избирательного процесса, что ставит соперников в невыгодное положение. Все это не что иное, как обман избирателя. Обманом следует считать также нереалистические избирательные партийные программы, имеющие красивые «вывески», но осуществить которые практически невозможно.

Если Церкви и религиозные организации всегда предостерегают избирателей, чтобы не пренебрегали своим избирательным правом и не продавали свои голоса, то насколько большей бедой является купля голосов! Ведь это не только прямое преступление перед законом, но и подталкивание людей к греху. Так же преступна фальсификация результатов голосования, осуществляемая путем манипуляции с составом избирательных комиссий, разные «технологии» накручивания голосов за какую-то одну партию или кандидата, нечестный подсчет бюллетеней и т.д. Такая фальсификация искажает не только результаты, но и само содержание голосования. И даже если кому-то она и принесет временную «победу», на этом мнимом «успехе», очевидно, не будет покоиться Божье благословение, а потому плоды его будут мимолетными.

В ходе выборов (особенно уже после голосования) в различных сообщениях или статьях мы часто находим слова «борьба», «победа», «неудача», как будто речь идет о спортивных соревнованиях. После более внимательного прочтения возникает впечатление, что это сведения с линии боевых действий: кто-то победил и получил влиятельную или прибыльную должность; кому-то это не удалось, и говорят, что он потерпел поражение. Вся терминология имеет привкус упорного противостояния и соперничества. Однако если борьба действительно велась за должности и прибыльные позиции, то следует сделать вывод, что поражение потерпел весь народ, поскольку кандидаты боролись не за его благо, а за личные корыстные интересы. Все это свидетельствует об очень низком уровне духовной и политической культуры. Так ли должно быть? Конечно же нет! И здесь особенно красноречивы и ценны для нас те случаи, когда кандидаты, с Богом в сердце, пытаются занять политические должности и позиции, чтобы служить народу, а не заставить народ служить себе.

В местных выборах 31 октября среди многих кандидатов на должности или на депутатские кресла, наверное, немало будет людей верующих, в частности и греко-католиков. К этой группе кандидатов я и хотел бы обратиться в завершение своих размышлений.

Каждый кандидат пытается сплотить вокруг себя как можно больше избирателей. Это вполне естественно, поскольку в этом и заключается цель всей избирательной кампании. Кандидаты ищут себе избирателей среди церковных людей, поскольку понимают, что среди всех общественных институтов именно к Церкви проявляется наибольшее доверие. Они также часто обращаются к священникам, представляясь верующими людьми, даже если их никто и не видел в церкви на богослужениях. Зная, насколько авторитетна для людей позиция священника, кандидаты просят его замолвить за них доброе слово перед прихожанами, а еще лучше с амвона призывать их молиться за того или иного кандидата как за надежного человека. Высоко ценятся фотографии с группой мирян, еще больше со священником, и более всего с каким-нибудь епископом. Духовенство епископов или священников приглашают на свои избирательные вече или на партийные съезды с просьбой благословить, выступить с приветствием.

Что можно сказать о таких мероприятиях? К сожалению, все это граничит с использованием Церкви в своих политических целях. Можно допустить, чтобы поддержку в такой форме получал по-настоящему верующий кандидат, последовательно активный в церковной общине, но и это не всегда уместно.

Кандидаты, имеющие хоть какое-то понятие о ценности молитвы, вполне естественно сами молятся и просят других о молитве. Если эти просьбы искренние и исходят из внутреннего убеждения, они заслуживают похвалы. Совсем иначе следует расценивать поведение тех, кто обращается с просьбой о молитве к духовенству или монашеству, исходя из конъюнктурной пользы или из сугубо земного представления, что эти люди имеют какую-то особую, почти магическую связь с небом. И вовсе уж карикатурными в отношении к Богу являются утверждения о каком-то особом знамении или, можно сказать, персте Божьем в пользу какого-либо кандидата. Это уже на грани заигрывания с избирателями и с манипуляцией воображением глубоко верующих, хотя и малосознательных людей.

Свою приверженность религиозным ценностям те или иные кандидаты должны доказывать соответствующим поведением, поскольку именно в нем проявляется моральный облик кандидата. Не нужно бояться говорить о религиозных ценностях, не нужно стесняться быть религиозным человеком, ибо искренняя религиозность представляет огромную ценность, в частности и в политической жизни. Знаем из истории прошлого века, что после Второй мировой войны, Западная Европа экономически, политически, а главное духовно возродилась благодаря таким глубоко верующим государственным мужам, как Конрад Аденауэр, Робер Шуман и Альчидо де Гаспери. Сегодня Украина, которая еще находится в процессе возрождения после эпохи безбожья, нуждается в людях именно такого формата.

Мы гордимся тем, что украинская культура уходит корнями в христианство. Есть у нас большой христианский потенциал, и в этом заключается наша надежда на полноценное возрождение. Выше мы перечислили немало опасностей, подстерегающих нас в общественно-политической жизни. Они сильны как на местном, так и на общенациональном уровне, и каждый входящий во власть должен понимать, что, с одной стороны, получает большой шанс ответственно и созидательно заботиться об общем благе, но с другой входит в «зону риска». Но все же не следует смотреть на призвание политика исключительно в категориях какой-то непреодолимой обреченности: многое зависит от самого человека и от его совести. Обуздать греховные страсти и искушения может каждый, а как христианин каждый обязан это сделать.

Потому выборы и голосование
должны стать для всех периодом праздничного воодушевления,
когда народные избранники обещают служить народу верой и правдой,
а люди одаривают своих избранников уважением и доверием.
Тогда и будет над этим краем Божье благословение.

[саша 71]

Кураев Андрей, диакон - Можно ли не праздновать 8 марта?

[саша 71]

Кураев Андрей, диакон - Если правы "свидетели Иеговы"

[саша 71]

«Христос-спаситель»: взгляд с Востока и Запада - Протестантам о Православии

[саша 71]

Проф. А.И. Осипов: "Христианство и иудаизм" - YouTube

[Вениамин Зорин]

Варианты переводов:
Гениальная речь Стива Джобса перед выпускниками Стэнфорда - YouTube
Стив Джобс речь в Стенфорде (верный перевод) - YouTube
Стив Джобс речь в Стенфорде 12 июня 2005 года (правильный перевод) - YouTube

[саша 71]

Варианты переводов:
Гениальная речь Стива Джобса перед выпускниками Стэнфорда - YouTube
Стив Джобс речь в Стенфорде (верный перевод) - YouTube
Стив Джобс речь в Стенфорде 12 июня 2005 года (правильный перевод) - YouTube

Кстати, Стив Джобс своим детям свою продукцию не дает !
У мировой элиты трехлетние дети отнюдь НЕ живут в гаджетах !

[Вениамин Зорин]

Митрополит Сурожский Антоний РАДОСТЬ ПОКАЯНИЯ ( Из бесед во время Рождественского поста 31 декабря 1983 г.) 1 Говение* - это момент, когда с обновленной силой и снова, по-новому мы должны задумываться над жизнью и над собой. Над жизнью - какой ее Господь задумал для нас, и над собой - какой мы эту жизнь сделали. В том и заключается покаяние, чтобы как бы измерить расстояние между тем, что задумал Господь, и тем, что мы осуществили; между тем, что нам было дано и что мы использовали или нет, исполнили либо не исполнили. Это надо делать - и не раз в жизни. Мы часто оставляем эту задачу до нашего предсмертного часа, до последней нашей болезни, до момента, когда вдруг обнаружим, что неисцельно больны или что находимся в смертельной опасности. И тогда, перед лицом страха, перед лицом смерти, перед опасностью мы вдруг делаемся по отношению к себе, к жизни, к людям, к Богу - серьезными. Мы перестаем играть в жизнь. Мы перестаем жить так, будто пишем только черновик, который когда-то позже - о, много позже! потому что кажется, что времени-то столько впереди - будет превращен во что-то окончательное. И никогда этого не бывает, потому что старость, одряхление тела, ослабление ума, внезапная смерть, обстоятельства застают нас врасплох и уже не дают времени. И очень страшно думать, что может настать момент, когда окажется поздно. Достоевский в Братьях Карамазовых маленькую главу посвятил аду; для него ад - это момент или состояние, когда человек скажет себе: Поздно! Я прошел мимо всего...; единственное, что было на потребу, единственное, для чего стоило жить, чем стоило жить, я уже больше исполнить не могу; я никому больше не нужен. Было время, когда я мог любить умно, сердечно, творчески; теперь я этого больше сделать не могу; я вошел в вечность, в которой любовь изливается от Бога; моя любовь никому больше не нужна. На земле - да, она была нужна очень многим; очень многим нужно было, чтобы я на них обратил внимание, чтобы я их заметил, чтобы я умел их увидеть глубоким, проницающим взором; чтобы я умел прислушиваться к ним и слышать не только пустые звуки, слова, а то, что за словами кроется: крик, плач, радость или страх живой души перед своей жизнью... Картина, которую дает Достоевский и которую я сейчас развил - реальна: будет момент, когда пройдет время; будет момент, когда жалеть, творить, активно любить будет уже поздно... Наша любовь, наше творчество, наши мысли и слова уже никому не будут нужны, потому что все мы будем стоять перед Божией любовью, Божией мудростью, и Божией правдой, и Божиим судом. Вот почему из года в год мы собираемся здесь на однодневное, очень короткое говение, на короткий период, когда всё нам говорит: Опомнись! Опомнись, пока не поздно; начни жить, пока еще можно жить, пока не остановилось время, пока еще можно творить! Спаситель нам говорит: Ходите, пока есть свет; когда настанет тьма, уже будет поздно ходить, и некуда, и не будет ни пути, ни дороги... У нас еще есть время, а сколько его - мы не знаем. Сейчас сидим здесь, полные жизни, пусть даже на склоне лет, но живые; одно мгновение - и кто-либо из нас может, внезапно застигнутый смертью, предстать перед Богом. В этом смысле смерть нам напоминает о том, что надо спешить жить со всей глубиной, на которую мы способны. В разные годы, в разном возрасте, при разных обстоятельствах мы должны жить по-разному. Один французский стихотворец сказал: В молодом человеке горит огонь; в старом человеке светит свет. Надо уметь, пока горит огонь -гореть; но когда прошло время горения - суметь быть светом. Надо в какой-то момент жизни быть силой, а в какой-то момент быть тишиной. И каждый из нас должен задуматься над тем, где он находится и умеет ли он совершить этот переход от творческой силы до созерцательного света. Людям порой больше нужен свет, чем наша деятельность; нужен свет, нужно молчание, нужна тишина, нужно то глубокое, безмолвное понимание, которое можно дать человеку только тогда, когда сам внутренне успокоишься, не путем застоя, а путем углубленной внутренней тишины. Отцы Церкви нам говорили, что мы должны помнить о смерти. Да, но не как о страхе, а как о напоминании, что надо жить всей глубиной жизни, пока она есть. Причем жить не слегка, а именно глубоко; только смерть может нам дать меру того, какова должна быть жизнь; только тот человек, который готов жизнь свою положить за своего Бога, за внутреннюю правду, за своего ближнего - только такой человек может жить всей силой своей души. Человек, который не готов поплатиться всей своей жизнью за то, чтобы стоять в правде, в верности, никогда не будет жить всей силой своей. Всегда его будет удерживать страх, как бы не погибнуть, как бы не пострадать, как бы не рискнуть больше, чем он готов... И поэтому так важно - не примириться со смертью, а войти с ней в новые отношения. Апостол Павел говорил, что для него жизнь -Христос, смерть - приобретение. Но он говорил и о том, что знает Христа не только воскресшим, Победителем смерти, но и распятым; и на земле мы должны приобщиться и к торжеству жизни, которую нам дает Христос воскресший, победивший смерть, и Его крестному пути. А этот крестный путь означает готовность жизнь свою отдать, смерть принять ради того, что свято, и значительно, и велико. Мы редко над этим задумываемся. Жизнь течет, и в молодые годы смерть кажется очень, очень далекой, нереальной: умирают другие, старые люди. В период войны умирают и молодые, но эта смерть не постепенная, она не нарастает в человеке, она не изо дня в день его покоряет, разрушает; она приходит мгновенно, или так быстро и так трагично. И к ней прибавляется столько страдания, столько пережитого страха и столько страха за тех, кого оставляешь... Но мы все идем ровной стопой к той смерти, которая рано ли, поздно ли нас пожнет; и нам надо жить с таким величием, чтобы смерть была для нас не страхом, а отверзающейся дверью, которая нам дает возможность войти в торжествующую вечную Божию жизнь. Поэтому говорить о смерти или говорить о жизни - одно и то же. Говорить о смерти - значит говорить о том, что жизнь должна быть предельно интенсивна во всех видах, в каких она может себя проявить: в творчестве или в молчании, в углубленности и в открытости. И вот встает перед каждым из нас вопрос: за жизнь, которую я прожил, будь она коротка или очень длительна, оказался ли я человеком, просто человеком? Оказался ли я христианином? Я называю себя человеком, я называю себя христианином - но правда ли это?.. Один из ранних Отцов Церкви, святой Ириней Лионский говорит, что человек призван быть сиянием Божией славы; настоящий человек должен быть таким, чтобы другие люди, глядя на него, видели в нем сияние вечной Божией жизни; он должен бы быть откровением о Боге. И кто-то из Отцов пустыни сказал: Кто видел брата своего, тот видел Бога своего. Правда ли это? Можно ли о ком-либо из нас сказать, что встречающие нас заглядываются, останавливают на нас свой взор и ставят перед собой вопрос: Кто это такой? Что в этом человеке такое, чего мы никогда не видели? В нем свет, которого я на земле не встречал; в нем сила бесконечной кротости и смирения, и вместе с тем - несокрушимой верности... Мы призваны быть таковыми, чтобы люди, встречая нас, встречали бы отблеск Божией славы, могли бы не в наших физических чертах, а в том, что передается из глубин одного человека в глубины другого, увидеть нерукотворенный образ Божий: пусть несовершенный, но уже сияющий немеркнущей красотой вечности и Самого Бога. Только тогда можем мы сказать, что стали человеком; не просто тварью, зоологическим явлением, а человеком в том смысле, в котором Бог нас творил: Его образом, живой, действующей иконой, вглядываясь в которую, человек может прозреть нечто о Боге, обращаясь к которой, он переносится от земли на Небо, от времени в вечность, от человека, им встреченного, к Богу, Которого ищет, жаждет его душа. И мы называем себя христианами: Я христианин. Это говорили мученики в первые века христианства; это слова, которые они произносили, свидетельствуя о том, что Бог и Христос им дороже жизни, и этими словами они себя предавали на поругание, на пытки и на смерть. Эти слова были решающими в их судьбе. Впервые христианами были названы ученики Спасителя в Антиохии; не только потому, что они принадлежали малой, еле известной, но требующей к себе внимания новой секте, а потому, что люди в них узнавали учеников Христа. В первые два века разные христианские писатели обращались к язычникам, стараясь дать им понять, что такое христианин; и, например, Тертуллиан пишет, что люди, окружавшие христианскую семью или малую по тогдашнему времени христианскую общину, часто говорили: Как они друг друга любят! Любовь живая, кроткая, зрячая, творческая, любовь одного человека к другому, одной семьи к другой, одной общины к другой была отличительным признаком христиан в то время. Теперь этого сказать нельзя; даже в семье этого нет, даже в малейшей общине этого нет. Если и есть какая-то любовь, то общая, обычная, та любовь, которую можно встретить и среди неверующих и язычников: естественная, природная, животная любовь. Но не та любовь, которая родилась из чуда обновления, совершаемого Духом Святым над нами. Об этом нам тоже надо задуматься... Страшно, что никто не может узнать в нас христиан, если мы сами об этом громко не заявим, часто вызывая удивление: неужели христианин -это?.. Зачем же быть христианином, если ничем не отличаться от других? Ни отсутствием страха перед страданием, болезнью, опасностью, смертью; ни отсутствием жадности по отношению к тому, что можно получить или вырвать у жизни (а значит, у другого человека) душевно, телесно, материально; ни любовью, то есть отказом от холодности, безразличия, забывчивости или прямо враждебного отношения, длительной, горькой, ядовитой ненависти... И вот перед каждым из нас стоит этот вопрос. Я не могу себя назвать даже человеком в полном смысле этого слова; я персть, земля, я принадлежу к животному миру, но не принадлежу к миру Божественному. Искры этого мира порой сияют во мне; они проходят во мне, как по небосклону проходит падающая звезда, - на мгновение освещается моя тьма, лишь на мгновение другой человек может что-то уловить: в этой тьме что-то блеснуло, чего он раньше не видел... Я не могу назвать себя и христианином, потому что та любовь, которая во мне есть, не в меру Божественной любви, той любви, которую нам заповедал Господь: Кто Меня любит, тот заповеди Мои сохранит... А мы мимо заповедей проходим. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13). Апостол Павел пишет, говоря о Христе, что едва ли кто готов умереть за своего друга, а Христос умер за нас, когда мы были Ему еще врагами, чужими... Он умер не только за тех, которые Его узнали, стали Его учениками, достойными или недостойными, но и за тех, кто Его засудил беззаконным судом, и за тех, кто Его физически распинал, пригвождал ко кресту: Прости им, Отче! Они не знают, что творят... И вот перед каждым из нас должен постоянно стоять этот вопрос: христианин ли я? Может ли кто-нибудь через меня узнать лик Христов? Почуять биение Христовой любви в моем сердце? Познать мудрость и правду Божию в моих словах и мыслях? Узнать Божий пути в моих действиях, в том, как я отношусь к жизни, к каждому человеку, к Богу? Апостол Павел говорит, что придет смерть, а за смертью суд. Да! К каждому из нас придет смерть, и каждый из нас, рано ли, поздно ли (когда - нам неведомо) встанет перед Божиим судом. А Христос порой произносит строгие слова: суд будет без милости тем, кто не оказал милости, кто был безжалостен, бессердечен, безлюбовен... Не потому, что Бог окажется таким же безжалостным и безлюбовным, как мы, а потому, что спасение заключается в том, чтобы включиться в поток Божественной любви, чтобы соединиться любовью с любовью. А если в нас нет этой любви, если в нас нет способности к любви, открытости, нет сердца хотя бы жаждущего любви, мы включиться в нее не можем. Мы встанем и, по слову Достоевского, обнаружим, что единственный смысл всей жизни был - любовь, и мы свою жизнь до конца обессмыслили, опустошили и стоим без содержания и даже без способности принять то содержание, которое Господь может нам дать. Божий суд не заключается в том, чтобы Господь измерял наши добродетели, чтобы Он расценивал нашу искушенность в предметах веры. Подумайте над тем евангельским чтением, которое предшествует Великому посту: притча Христова об овцах и козлищах. Все вопросы, которые там ставятся, сводятся только к одному: когда ты был на земле, у тебя сердце было каменное или живое? Ты голодного накормил? Холодного согрел? Нагого одел? Заключенного в тюрьму, отверженного людьми посетил? Была ли в тебе жалость или в тебе жило только безразличие, надменность, самодовольство, как у богача, который пировал, тогда как у его порога с голоду и холоду умирал Лазарь?.. Это единственный вопрос, который ставится: было ли у тебя человеческое сердце или камень вместо него? Если у тебя была человеческая любовь, то она может расцвести в меру Божественной любви; но если человеческой любви нет, то с чем может соединиться любовь Божия?.. И не надо убегать этого суда над собой, говоря: Я же люблю людей!.. Всех людей, когда они далеко, мы все любим. Один писатель дает такую характеристику одному из своих героев: этот человек так любил человечество, что ненавидел всякого отдельного человека, который уродовал в его глазах совершенный облик человечества... Нереальное, несуществующее человечество - да, он любил; а конкретного человека или конкретную толпу он вынести не мог. В реальных людях он видел уродство, а мечтал он о совершенной красоте небывшей, небывалой и которой никогда не будет до Второго пришествия. Разве наша любовь к людям не такова? Мы любим очень немногих, но и тех не умеем любить без оглядки, без условий. Мы ссоримся, холодеем, отворачиваемся... Апостол Павел нам говорит: Друг друга тяготы носите, и так вы исполните закон Христов. Друг друга тяготы носите, и так вы исполните закон Христов... Тяготы - это не только невзгоды, это вся тяжесть другой личности, другого человека. Некоторое время нести тяготу чужого горя, не очень продолжительной болезни, короткой ссоры мы все умеем; но как страшно бывает видеть, что когда у человека горе неизбывное, болезнь не кончается, нужда не прекращается, то после короткого срока, в течение которого мы жалеем человека, окружаем его вниманием, носимся, возимся с ним, мы начинаем холодеть: неужели конца-края не будет его болезни, его нужде, его горю? Пора бы ему выздороветь! Пора бы ему встряхнуться, опомниться! Неужели всю жизнь мне с ним возиться?!.. Не так к нам относится Господь. Пока наша жизнь длится, десятилетиями Он терпит, Он ждет. Он надеется; и Он активно все время, все время старается нам помочь... Не в том беда, что мы не многих любим, -мы неспособны любить очень многих, наше сердце слишком узко (как говорит апостол Павел: тесно в ваших сердцах...). Но как мы плохо, нетерпеливо, неласково, неумно любим и тех, о которых говорим, что они нам дороги! Как нам надо задуматься над теми, кто нас окружает, и поставить себе вопрос: какова моя любовь к ним? В радость - или в тягость? Потому что бывает и так, что наша любовь может удушить человека, она для него не свобода, а рабство; человек стонет от того, что мы называем любовью, когда мы знаем лучше него, в чем его счастье, что ему нужно, где его радость, когда мы у него отнимаем всякую искорку свободы, творчества, потому что сами хотим управлять его жизнью так, чтобы ему лучше было... ------------------------------------------------------------------------------------------------------ * Примечание: Говение - это приготовление (обычно во время поста) к таинствам Покаяния и Причащения, заключающееся в посте и воздержании, посещении всех богослужений в течении недели (или по крайней мере - 2-3 дней) и домашних молитвах по указанию молитвослова. Предполагается, что слово говение произошло от санскритского пава (жертвоприношение) и гу (жертвовать). Славянские однокоренные слова показывают духовный смысл говения: говействовати - чтить, почитать за великое, благоговение - благочестие, страх Божий. В практике прихода, руководимого митрополитом Антонием, говение - это день, посвященный духовной беседе, совместному размышлению, молитве; завершает его общая исповедь. (продолжение следует)

[Вениамин Зорин]

(окончание)

2

Когда мы думаем о покаянии, нам всегда представляется темная или серая картина скорби, сжатого сердца, слез, какого-то неизбывного горя о том, что наше прошлое такое темное и недостойное: недостойное ни Бога, ни нас самих, ни той жизни, которая нам предложена. Но это только одна сторона покаяния или, вернее, это должно бы быть только одно мгновение. Покаяние должно расцветать в радость и в подвиг. Без этого покаяние бесплодно, без этого то, что могло бы быть покаянием, превращается в раскаяние - бесплодное и, часто, такое, которое убивает жизненную силу в человеке вместо того, чтобы его возбуждать и обновлять.

Когда в результате углубленного размышления над собой и над Евангелием и над путями Божиими мы оказываемся перед лицом своего греха, своей неверности самому высокому нашему призванию, конечно, вонзается в наше сердце острая боль, стыд: глубокий стыд о том, что мы так далеки от того, чем могли бы быть, так непохожи на то, что задумал Бог, когда Он нас сотворил. Но это должно быть только побуждением к тому, чтобы начать жить по-новому. Да, надо остановиться на прошлом, надо вглядеться без всякой пощады к себе в темные стороны своей жизни, и мыслей своих, и движений сердца, и в желания, и в поступки, и в отношения. Надо вглядеться сурово и трезво, как врач вглядывается в больного, как мы иногда, когда идем ночной дорожкой, вглядываемся в путь: как бы не сбиться, как бы не упасть. Все надо видеть, что только доступно взору, и на все отзываться честно; принять стыд до конца, принять боль до конца, не искать себе извинения, чтобы боль стала менее острой, чтобы не сгореть от стыда. Только если пережить свой позор со всей возможной, всей доступной нам силой, можно оторваться от того, чем этот стыд вызывается. Если же стараться хоть отчасти, хоть сколько-то смягчить очертания своей греховности, сделать свой позор более приемлемым (хотя бы тем, что мы говорим о себе: Грешен, как все, или: Как же я мог иначе поступить!?), если только мы стараемся заглушить в себе эту боль, то покаяние делается для нас невозможным. Потому что только от сознания ужаса, убийственной силы греха, от стыда перед тем, что я недостоин самого себя, - не то, что других или Бога - мы можем найти силу вырваться из этого плена; пока этот плен выносим, мы в плену останемся. В этом разница между нами и теми святыми, о жизни которых мы читаем, начиная с апостолов и кончая современными подвижниками веры. Они пошли на то, чтобы до конца испить чашу собственного стыда и вонзить в свое сердце, в свое сознание, во все свое существо острую боль о том, что они собой представляют. Но когда это случилось, то не надо ни в отчаяние впадать, ни останавливаться на этом. Вспомните, что повествует нам Евангелие, как апостол Петр хвастался, что и на смерть пойдет со Спасителем, что никто не оторвет его от Христа. А после того, как Спасителя взяли в плен, увлекли на беззаконный суд, к Петру подошла юная служанка, которая ничем не могла ему повредить, кроме как словом, и спросила, не был ли и он с Иисусом Назарянином. И он трижды отрекся! И ушел, вышел со двора; и обернувшись, встретил через открытое окно взор Спасителя - и горько заплакал.

Вот этот момент, когда его вдруг охватил стыд о своем предательстве, о своей измене, о своей трусости, о своей неверности, своем бахвальстве, ужасом пронзил его сердце, и он ушел с горем. Но когда он встретил Спасителя, Христос его не спросил: Не стыдно ли тебе? Как ты смеешь предстать передо Мной после того, как ты от Меня отрекся трижды? Христос ему ставит другой вопрос: Петр! Любишь ли ты Меня больше сих? (то есть других апостолов, которые их тогда окружали). Разве может стоять вопрос о том, любит ли Петр Христа, когда все говорит о том, что он Его не любит, раз мог отречься? И разве можно говорить и о том, что Петр, будто, способен Его любить больше других учеников? Другие ведь не отрекались; правда, бежали! - но хоть не отрекались... Если бы только Петр вспомнил слова Спасителя, сказанные в другом случае: Кому многое прощается, тот много любит. Кому многое прощается, тот много любит. .. Кому много простится, в том рождается большая любовь, чем в том, кому прощено немного. Вопрос ставится так: Ты согрешил более тяжко, чем другие, и тебе может это проститься; будет ли твоя любовь в меру этого прощения? Возлюбишь ли ты ответно больше, чем кто-либо, кто меньше тебя согрешил? Но речь идет о любви, потому что Господь видит глубины человека, а не поверхность, не только кажущееся, как видим мы. Когда человек совершит тот или другой поступок, скажет то или другое слово, мы понимаем поступок или слово по-своему. Христос смотрит вглубь и знает, какой человек стоит за поступком или за словом. Он не обманывается ни видимым, ни даже очевидным. И поэтому Он обращается к глубинам Петра, которые на какой-то момент заслонил страх, но которые открылись вновь, когда стыд его обжег и он вдруг оказался перед лицом и своей совести, и взора Спасителя. И Петр, который в тот момент, охваченный радостью, что он снова перед лицом Христа, что примирение возможно, что все возможно, даже воскрешение, возвращение из глубин смерти, - Петр говорит Христу: Да! Я Тебя люблю! И трижды спрашивает его Христос об этой любви - так же, как трижды Петр от Него отрекался. И в третий раз Петр, наконец, возвращается к другой реальности; не к тому глубинному чувству, которое в нем живет, которое составляет конечную сущность его любви ко Христу. Он возвращается к сознанию того, что любовь-то его потаенная, а предательство - явное. И он обращается ко Христу и говорит: Господи! Ты все знаешь! Ты знаешь, что я отрекся от Тебя - но раз Ты ставишь вопрос о любви. Ты, значит, знаешь, что я Тебя все-таки люблю... Да, я люблю Тебя! И вот это - момент, когда завершается процесс покаяния. Грех совершен, падение имело место, человек опозорил себя вконец; его совесть, взор Господень ему об этом сказали. И он отозвался на этот взор и на суд совести ужасом отвращения к себе, плачем. А теперь его восстанавливает Божия любовь. Самому себе простить невозможно. Никто не вправе сказать: Я совершил грех, я поступил по отношению к человеку недостойно, я себя замарал, но это прошло, теперь я могу об этом забыть. Это значило бы сделать свое греховное состояние законным, значило как бы заявить свое право быть недостойным и себя, и Бога, и ближнего, и жизни. Поэтому сам человек никогда себе простить не может, не имеет права себе простить. Но, с другой стороны (и это так же важно), человек должен быть в состоянии принять прощение, которое ему дается. Мы не имеем права отбросить, отклонить, отречься от прощения, которое Бог или человек нам дает - и дает всегда некой ценой. Когда обиженный нами человек, переболев, перестрадав, нам говорит: Пусть мир будет теперь между нами! Рана, которую ты мне нанес, зарубцевалась, боль прошла; ты меня мог бы убить этим, но милостью Божией я остался жив; и я тебя достаточно люблю, чтобы тебе дать тот мир, который Господь вложил в мою душу - мы должны быть в состоянии смириться и принять прощение.

Нам часто мешает принять прощение наша гордость: как я буду принимать прощение, тем самым признав, что я действительно виноват? Признав, что я для себя ничего не могу сделать и что только этот человек, которого я унизил, оскорбил, обобрал, может меня восстановить в моем человеческом достоинстве. Как я могу зависеть в такой степени от другого человека?.. Порой бывает очень трудно принять прощение именно из-за этой гордыни, именно из-за того, то мы не хотим быть восстановленными в нашем достоинстве по чужой милости; мы хотим это достоинство иметь в себе или заработать на него право. Но право на прощение никто никогда не зарабатывает; как никто никогда не зарабатывает право на то, чтобы его любили. А быть прощенным - это всегда значит, что кто-то тебя достаточно полюбил, чтобы взять' на себя твой грех и его изжить в себе. Поэтому мы должны быть готовы смириться, принять это целительное унижение. И только если мы можем его принять всем сердцем, всем сознанием своим, мы можем быть исцелены.

Так Христос исцелил апостола Петра, то есть вернул цельность тому,-кто разбился вдребезги своим отречением. Он как бы собрал эти куски воедино и из останков сделал цельного, монолитного человека. И потому Петр мог затем так доверчиво, прямо как равный с равным, говорить со Христом. Когда Спаситель ему сказал: Следуй за Мной! - Следуй за Мной! - Петр пошел, но, обернувшись, увидел поодаль Иоанна, и спросил Спасителя: А он что? Ты меня вернул к жизни; не нуждается ли он, чтобы Ты и его вернул к жизни? И тут Спаситель говорит твердо: Что Я с ним сделаю -Мое дело; ты иди за Мной... И это Он говорит каждому из нас, если только мы прошли через это огненное переживание, сгорели во стыде, приняли, согласились на ту невыразимо острую боль, которая может нас постичь, когда мы сознаём свою греховность.

И тут начинается радость, покаянная радость. В книге отца Софрония о старце Силуане есть рассказ о том, как когда Силуан был еще молодым, один из его односельчан совершил убийство, попал в тюрьму, отбыл свой срок; и после этого будущий старец Силуан видит на деревенском празднике, как этот мужик играет на гармошке и пляшет. Его охватил ужас, он к нему подошел и говорит: Как можешь ты плясать, веселиться, - ты же человека убил! И бывший этот убивец ему отвечает: Да; но когда я был в тюрьме, я глубоко раскаялся и вдруг почувствовал, что Христос меня простил; и теперь я новая тварь. Это - завершение покаяния, новая жизнь, обновленность, рождение свыше; пусть частичное, пусть только начало вечной жизни, но вечной жизни, пришедшей в силе, покоряющей всего человека.

Так часто бывает, что кто-либо подходит ко мне на исповедь и говорит: Не знаю, о чем исповедоваться, все одно и то же... Эти слова говорят о преступном отсутствии внимания к жизни. Неужели кто-либо из нас после одного-единственного дня может сказать, что он исполнил всё, что было возможно, и был всем, чем он мог быть? Что он был безукоризненно непорочен в своих мыслях и чувствах, что он не упустил ни одного поступка, который можно и надо было совершить, что не сделал ни одной вещи, которая была бы несовершенна? Кто может сказать, что его мысли не запутались, сердце не потемнело, воля не заколебалась, поступки или желания не оказались недостойными? Если человек может прийти на исповедь и сказать: Не знаю, что говорить, это значит, что человек никогда не задумывался над тем, чем он мог бы (а, следовательно, должен бы) быть, а только сравнивает себя со вчерашним днем или с другими людьми, которые так же плохи, как и он сам.

А когда мы говорим: Вот, из года в год мы приходим и повторяем одно и то же, - это свидетельствует о том, что мы никогда не пережили ни стыда, ни боли; что мы вполне спокойно принимаем свою греховность. Да, я лгу - но все лгут! Бесчинствую, - все бесчинствуют; забываю Бога, - ну где же Его помнить? Прохожу мимо всякого человека, который во мне нуждается - но нельзя же останавливаться на каждом! И так далее... Если бы только хоть раз мы могли увидеть - как Бог видит - последствия того, что мы делаем, или того, чего не делаем; если бы только могли видеть, как сказанное или несказанное слово, совершённый или несовершённый поступок являются началом целого ряда событий в жизни другого человека, видеть, как окончательно бывает в судьбе одного человека слово или мгновенное движение другого... Но если мы настолько невнимательны к себе, то, конечно, мы еще невнимательнее к другим; то, что с ними делается, проходит совершенно мимо нас. И поэтому мы приходим и каемся все об одном и том же, потому что ни разу не заметили, что то или другое превращает нас в уродов, что мы больше не похожи на образ Божий, который запечатлен в наших глубинах. Нам дана как бы икона на хранение, а мы ее из раза в раз разрушаем, порочим, оскверняем - или через наше небрежение, или в каком-то порыве злобы, не пламенной злобы, а маленькой, ничтожной злобы.

Иногда человек говорит: Я не могу вырваться из своих грехов! Если бы я совершил какой-нибудь один большой грех, может быть, я был бы потрясен; но все число моих мелких грехов ложится, как пыль, но не тяготит. Привыкаешь к ним, как привыкаешь жить в беспорядочной обстановке своей квартиры... И мы не отдаем себе отчета в том, что какое-то число мелких грехов иногда труднее сбыть, чем один большой грех. Потому что этот большой грех - да, действительно, может нас так потрясти, что даже при нашей неспособности бодрствовать мы проснемся. А повседневные грехи... Есть рассказ в жизни русского юродивого Воронежской губернии Алексея о том, как к нему пришли две женщины. Первая убивалась от сознания одного совершенного ею страшного греха; другая поохивала: Грешна, как все; знаете же, батюшка, невозможно жить и не грешить. И тот им наглядно показал, что это значит. Обеих он послал в поле; той, которая совершила один убивающий ее грех, он велел найти самый тяжелый булыжник, какой только она может поднять, и принести к нему; а второй велел собрать в фартук как можно больше камушков. Когда женщины пришли, он велел обеим вернуть булыжник и камушки точно на те же самые места, откуда они были взяты. Первая прямо пошла к месту, откуда был взят камень, - его печать лежала в почве, поставила его на место и вернулась. А другая часами ходила и не могла вспомнить, где она подобрала тот или другой камешек. Так этот юродивый показал, что нельзя относиться небрежно к тому, что кажется ничтожным, но от чего никакими силами не отделаешься. Нам надо над этим задуматься; отчасти потому, что действительно, если не обращать внимания на малое, то не отделаешься от него. А отчасти потому, что, привыкши небрежно относиться к малому, мы привыкаем вообще быть небрежны и начинаем грешить все больше и больше, то есть все больше уродовать себя и уничтожать, разрушать, осквернять в себе образ Божий.

Я начал первую беседу с мысли о смерти. Каждую исповедь, которую приносим, мы должны бы приносить, словно она предсмертная: смерть у каждого из нас стоит за плечами. Никто из нас не знает, успеет ли он покаяться или нет; не потому, что он завтра умрет, а потому, что и через десять лет он может не вспомнить и не опомниться... Если бы мы стояли перед каждой исповедью с мыслью о том, что это решающий момент нашей жизни: или я сейчас вступаю в Вечную Жизнь уже теперь на земле, или остаюсь вне ее, что бы я там ни говорил, будто мне очень жалко, что я несовершенный, - все мы иначе смотрели бы на малое и на большое в нашей жизни. Причем - что такое малое и что такое большое? Иногда большое нас в плену не держит так, как держит нечто как будто незначительное. Апостол Иаков говорит, что малые удила позволяют нам управлять мощным конем. Так и мы: иногда мы можем отречься от всего греховного, только бы не отречься от чего-то одного. И дьявол нас держит в этой уздечке. Казалось бы, всем телом, всей душой мы свободны - кроме как в одном отношении; в этом отношении мы пленники. А раз мы пленники в одном отношении, то мы вообще в плену. Но от нас зависит вдумчивое, трезвое, серьезное отношение к нашему состоянию. Если бы мы рассматривали нашу греховность, наше отдаление от Бога, несоответствие между тем, чем мы могли бы быть, и тем, что мы есть, нашу холодность к людям - если всё это мы осознавали бы иначе, способны были бы на это всё с ужасом взглянуть, действительно ужаснуться, -тогда могли бы услышать обращение Спасителя: Скажи: если ты будешь прощен, если Я тебе скажу теперь, что люблю тебя всей Моей жизнью и всей Моей смертью, Крестом, Распятием - и Воскресением Своим, ты мог бы отозваться радостью и благодарностью? Радостью о том, что хотя я сам себя простить и исцелить не могу, но могу быть прощенным и исцеленным силой Божией. А благодарностью, потому что если это так, то действительно вся христианская жизнь сводится только к одному: к тому, чтобы каждой мыслью, каждым движением сердца, всей своей волей и направленностью, всеми своими действиями выразить Богу благодарность о том, что я спасен, потому что я ТАК Богом любим... И если я так любим, то вся моя жизнь должна стать живым, постоянным знаком ликующей благодарности Богу за то, что Он есть, за то, что Он так нас умеет любить.

[Вениамин Зорин]

Митрополит Антоний Сурожский:
О покаянии, об исповеди, о молитве,
о болезни... - YouTube

[Вениамин Зорин]

ЗАПИСКА ОТ МИТРОПОЛИТА,
ИЛИ ЧУДЕСНЫЕ ВСТРЕЧИ
С МИТРОПОЛИТОМ АНТОНИЕМ

* * *

«Я очень ценю случайные встречи
В эпоху большой нелюбви»,
пел знакомый баритон в машине.

За окнами мелькнула темно-серая громадина с одиноким адмиралом наверху. Вокруг нее потерянно шныряли бесконечные голуби. Проехали Трафальгарскую площадь. Осталось пересечь огромную мертвую реку, через пару кварталов он Русский собор в Лондоне.

« ...А всё, что было,
зачтётся однажды,
Каждый получит свои,
Все семь миллиардов растерянных граждан
Эпохи большой нелюбви»,
не унимался cолист «Машины времени».

Такие страшные слова. И как легко и привычно мы их повторяем, прямо по Ремарку: «неизлечимый рак души» столь привычный всем диагноз. О одиночество ты перенаселено, как Трафальгар голубями...

Последний поворот. Скверик.
Картинный фасад. Двери собора.
Что за ними?

Этим вечером меня ждала встреча.

Встречи, которые не забываются. Митрополит Сурожский Антоний и Игорь Петровский. Лондон. 2000 г.

Здесь, в британской столице, в декабре 2000 года я встретил человека, одинаково великого как в своем слове, так и в своем молчании. На первый взгляд, это был простой монах преклонного возраста. Однажды Би-би-си назвала его самым сильным христианским голосом мира; университет Абердина присвоил ему почетную степень доктора «за обновление духовной жизни в стране»; архиепископ Кентерберийский признал, что народ Англии в огромном духовном долгу перед ним, а Григорий Померанц поставил его в один ряд с «великими созерцателями минувшего века» писателем Томасом Мертоном и философом Мартином Бубером.

Столь титулованной особой на самом деле был русский человек, глава местной епархии Русской Православной Церкви митрополит Сурожский Антоний. Почти каждый четверг, вечером, он проводил беседы в своем соборе... Я вошел. Царивший внутри храма полумрак, расставленные рядами стулья и маленький столик перед солеей всё это говорило о некой мирной встрече, тихом таинстве. Но в сердце и голове бушевали вопросы, недоумения, сомнения. Что спросить вначале, что оставить на потом? Забавно, когда твой разум пытается упорядочить душевный хаос.

То, что произошло далее, безо всяких прикрас было похоже на восход солнца, когда лучи рассвета разгоняют хмурь ночи. В церковный зал уверенной пружинистой походкой вошел седовласый старец, в сереньком ветхом подряснике и сандалиях на босу ногу. Он сел на приготовленный стул, поздоровался со всеми пришедшими, положил перед собой часы, умолк минуты на три, погрузившись в глубину, только ему одному ведомую, а затем началась беседа.

***

Он говорил красиво и точно, и от сказанного им успокаивалась душа. Вопросам, пыткам и сомнениям все меньше оставалось места. Они таяли, как снег на Пасху. Его мирный и теплый старческий тембр, его особый говор, столь характерный для «старых» эмигрантов, придавали всему происходящему какой-то чудесный, если не сказать сказочный, колорит. Но главным было совершенно незабываемое выражение его лица. Владыка Антоний смотрел на каждого, как на единственного своего собеседника. И взгляд его был живой и острый. Он будто бы не знал слова «чужой», был необыкновенно раскрыт встрече, даже как-то рискованно обнажен. Но в этой своей открытости он был красив и без фальши искренен. Казалось, этот человек напрочь лишен пессимизма. Никакого «минора», только радость, бодрость и внутренний свет.

Он долго размышлял вслух о вере, жизни, человеке, а потом стал отвечать на вопросы. Их было много, но заданы были не все. Владыка обладал удивительной способностью отвечать на еще не заданные вопросы, что свидетельствовало о редчайшем качестве умении слушать, слушать напряженно, терпеливо, интуитивно, а главное слышать.

В завершение беседы владыка встал, попросил всех помолиться вместе с ним. Невозможно передать, как звучали слова молитвы из его уст. Он буквально увлекал за собой в оглушающую тишину, в священную бесконечность, как в воронку. После «правила» люди стали подходить к нему за благословением. Тихо и без суеты. В очередь я встал последним.

В голове гудело. От всего услышанного было ощущение, как от разорвавшейся рядом гранаты, когда ты стоишь живой, невредимый и только испуганно хлопаешь глазами. И на сердце хорошо и спокойно. Я подошел. Он благословил, а потом как-то на старинный манер спросил : «А что вы делаете на свете белом, скажите мне?».

Я кратко: кто и откуда.
А владыка, внимательно посмотрев на меня, ответил:
«У меня такое ощущение, что нам нужно поговорить».

Через минуту, опираясь слабеющей рукой на мой локоть, он уже вел меня в свою келью. Я с трудом верил в происходящее... Он видит-то меня впервые, знает едва, к тому же вокруг немало прихожан из местных, имеющих больше «прав» на его внимание. Но громкие мысли тонули в ощущении тихого счастья. Мы шли рядом, рука об руку, я «чужой и заезжий», и он у которого не было чужих.

***

Когда я вошел в келью, то испытывал большое волнение. И тут же был удивлен контрастом между ожидаемым и реальностью. Не многие в России знают, как и на что жил владыка Сурожский Антоний. Автор множества книг и публикаций, митрополит с мировым именем, он признался мне, что с трудом себе представляет, как выжил бы, если бы не его прихожане, которые оставляют пакетики с продуктами у порога его кельи!

Я был шокирован, а он, увидев мое удивление, улыбнулся.
«Я плохой и грешный человек, недостойно живу, сказал митрополит,
но я рад, что живу скромно; я рад этому, и я могу быть спокоен».

Мы сидели друг напротив друга. И улыбка, которой светилось его лицо, была не столько даже на губах, сколько в глазах. Я набрался храбрости и спросил: «Как же Вам идея стать монахом пришла в голову?».

Тут же, без промедления, ответ: «Как-то прочитал у апостола Павла, что кто имеет жену не оставляй ее, а кто не имеет оставайся так. Я просто не хотел быть связанным ничем. Хотел посвятить себя и свою жизнь чему-то большему. Так сделал». Вот так просто, открыто и благородно. Даже старый полинявший подрясник, истерзанный годами пояс и подчеркнутая простота во всем не могли скрыть настоящее благородство в облике этого человека.

***

Декабрьский вечер неумолимо сгущал краски. Приближалась ночь. На следующий день улетать, на целых два месяца. И уже в самых дверях я услышал: «Я буду, как могу, молиться о вас. И давайте договоримся встретиться через два месяца в четыре часа дня».

И всё! Через два месяца в четыре часа дня! Как в кино: «В шесть часов вечера после войны». Я не вполне поверил в серьезность этих слов. Он глава огромной епархии; сотни дел, десятки встреч, службы, поездки. Как в круговерти этих больших вопросов можно запомнить, вспомнить о такой маленькой встрече?

Удивлению не было границ, когда через два месяца, подходя к Успенскому собору Лондона, я увидел его сидящим на скамеечке. Он тут же поднялся навстречу, обнял меня и сказал: «Я вас давно жду»...

Позже я признался ему, как боялся, что он меня не узнает вовсе.
Он ответил лаконично: «Встречи не забываются», и улыбнулся.

Мы поднялись наверх. Небольшое офисное помещение епархии. И беседа (та, неоконченная) вновь продолжилась. Будто ничего и не было, никаких двух месяцев. Будто я просто вышел чайник поставить. Мы говорили часа три. Это были простые коротенькие рассказы из его длинной жизни. Беседа зашла об исповеди и причастии: «Григорий Сковорода (русский религиозный философ прим. автора), сказал владыка, во время одного из своих многих странствий проходил как-то мимо сельской церкви во время обедни. Зашел в храм. Священник стоял с чашей в руках, ожидая причастников. Но никто не подошел. «Неужели Жертву Божию отвергнуть?» сказал Григорий. И, как говорят, со дерзновением приступил к Причастию, прямо как был: пыльный, немытый, с дороги. Потому что сердце его было чисто», заключил владыка.

Поразительно, в какую эпоху жил владыка Антоний и с какими людьми был лично знаком. Про себя он говорил: «Я ведь принадлежу ушедшей России, я ископаемое». Помню, как он рассказал интересную историю о митрополите Вениамине Федченкове: «Захожу к нему в дом. Гляжу, лежит в коридоре на полу, завернувшись в мантию, митрополит Вениамин. Спрашиваю: Что случилось? Знаете, говорит владыка, на моей кровати лежит бездомный, еще два лежат на полу, четвертый завернулся в мое одеяло, вот я и решил прилечь тут, в коридоре».

Однажды, будучи еще мирянином, владыка подверг осуждению известного русского философа Николая Бердяева. Правда, не за его труды, а за поведение. Оказывается, у Бердяева в последние годы его жизни был нервный тик: судорожно закрывались глаза и вылезал язык. «Представьте себе ситуацию, рассказывал владыка, я стою на Литургии, и как только батюшка поворачивается к прихожанам и говорит «Мир всем», этот человек показывает язык. Тогда еще я не знал, что это Бердяев и что это проявление болезни. После нескольких раз я с возмущением подошел к старосте и сказал: давайте выведем этого человека из храма вон, он показывает язык. Ты что? сказал мне староста, это же Бердяев, он болен. С тех пор я никого не осуждал».

Владыка говорил, что на каждого человека нужно смотреть как на икону и «если она грязная, взять тряпочку и протереть». «Ведь вот так и Христос любит. Когда мы хороши это ликование. Когда проказничаем это Его распятие. По-видимому, и ангел-хранитель нас любит, иначе бы давно убежал», улыбнувшись, закончил мысль владыка.

Меня поразило, как искренне он говорил о молитве. «Если тяжело молиться, просто постарайтесь встать перед иконой и скажите: «Господи, я абсолютно недостоин говорить с Тобой, но благодарю Тебя, что Ты сподобил меня сейчас стоять в Твоем присутствии. Делай со мной, что Сам знаешь». Это весьма характерная черта для религиозного опыта митрополита Антония. Мы настолько заняты и озабочены собой, что порою не замечаем, что Богу не остается места в наших мыслях. «Постарайтесь каждый день делать что-то для других, и предоставьте себя делать Христу», сказал он.

«Завещание» митрополита Антония написанное им собственноручно. Эти слова выражают глубокий личный опыт и богомыслие владыки

Время неумолимо тикало. Мне нужно было ехать. Прощаясь, он как-то невзначай сказал: «А знаете, я ведь в семь лет уехал из России и получил образование во Франции, но я не француз. Сейчас я уже давно живу в Англии, но я не англичанин. Я очень счастлив, что остался русским». Это простое признание так много говорило о нем. Я взял листочек бумаги и попросил владыку написать мне что-нибудь. Он помолчал немного, а затем, на белом клочке мелованной бумаги появились бесконечно дорогие слова: «Радуйтесь тому, что Вы Богу дороги (это последнее слово он подчеркнул), и в пределах ваших сил делайте, что можете, чтоб Бог на Вас радовался. Храни вас Господь и Матерь Божия. Митрополит Антоний».

***

Болотная Темза, могучий Вестминстер, одинокая Трафальгарская колонна
На обратном пути я вдруг понял: нет, не прав Андрей Вадимович.
Нет «случайных встреч», нет никакой «эпохи нелюбви».

«Вздор мелете, милашки, пришло на ум из «Кадетского монастыря» Н. Лескова,
...это вы говорите так оттого только, что на мастера не попали,
который бы вас заинтересовал и раскрыл вам эту поэзию
вечной правды и неумирающей жизни».


Той далекой промозглой зимой,
далеко за пределами России,
я встретил такого мастера,

и это был человек большой любви,
удивительно красивый и благородный,
старый русский человек.


Игорь Петровский
20 января 2011 г.

https://www.youtube.com/watch?v=Utke07SlVY8&feature=youtu.be&t=2

БЕСЕДЫ. Август 1995 г.

0:25 - О покаянии,
20:41 - О Исповеди,
41 : 59 - О Молитве,
1:02 :09 - О болезни.

[Посетитель]

Любимые проповеди, хорошие статьи, избранные речи...

Мне очень понравились проповеди здешнего проповедника Певчего. Кому еще понравились?

[Вениамин Зорин]

Мне очень понравились проповеди здешнего проповедника Певчего.
Кому еще понравились?

А он проповедник?

В известном смысле все мы проповедники (во всяком случае должны ими быть),
но в узком смысле этого слова проповедник должен быть признан таковым
и слушателями его проповедей - и церковным начальством (я так думаю).

Вот я, например, не могу похвастать ни тем - ни другим
(хотя и хотел бы им стать).

Отсюда вопрос:
Так ли обстоят дела в этом случае?
Есть ли у Певчего такое признание?
Кто кроме Вас его считает таковым?

А если шире, то как люди становятся проповедниками?
Это ведь большой риск - и большая ответственность:

Братия мои! не многие делайтесь учителями,
зная, что мы подвергнемся большему осуждению,
ибо все мы много согрешаем.


Иакова, глава 3

Впрочем, наверное этот разговор достоин отдельной темы
(ответить в двух словах тут вряд-ли не получится,
тут целую науку придётся осваивать):

Гомилетика

Но если кратко, то мой ответ звучит так:
слова Певчего как правило обдуманы и обоснованы
(там почти всегда есть над чем задуматься).

[Посетитель]

А он проповедник?

По стилю изложения мыслей несомненно, причем проповедник высочайшего уровня